1 марта 1810 года родился композитор Фредерик Шопен

Биографической литературы о Шопене – ноль. Я обошел больше десятка магазинов – ничего. Тонюсенькие биографии в сборниках «Великие композиторы». В серии ЖЗЛ Шопен выходил в 1963 году. Зато любой книжный может предложить россыпь его нот и записей. Может это и есть лучшая память о композиторе – его произведения?

Действительно, музыка Шопена сама по себе красноречива: она дает ясное представление об авторе. Если брать психо-мифологические типы классических композиторов, то Моцарт – ребенок, Бетховен – юный бунтарь, а Шопен – нервный, романтический подросток. Брюсовское «юноша бледный со взором горящим» — вполне годится для Фредерика.

До Бетховена композиторы были ремесленниками, выполняющими заказ хозяев – церкви или знати. В случае знати – это музыка к обеду или танцы. Бетховен, сын певца и кухарки, устроил революцию: когда некий князь Лиховский попытался заставить его играть перед гостями, музыкант в бешенстве уехал из имения. А на следующий день отправил письмо: «Князей существует тысячи, Бетховен — один!»

Бетховен настаивал на своей мессианской роли. И, мне кажется, бетховенская Седьмая симфония (часть 2, Allegretto, 1812) имеет непосредственное отношение к Шопену. Она напоминает диалог музыканта с публикой: «Вы хотели танцев? Их есть у меня». Вещь начинается с комедийного медленного «гопака», а потом в эту магистральную мелодию вплетаются десятки узоров из длинных, щемящих нот. Людвиг придает танцу вселенский размах, взрывая его изнутри. Чем дальше, тем грознее звучит басовый ритм ярости. Музыка к финалу становится трагичней и мрачнее.

Видится такая картинка.

На сцене один танцор. Он выкидывает коленца все неистовее! Он пляшет так, словно хочет напугать благонамеренную публику из высшего света, заказавшую ему этот дэнс. Атмосфера накаляется, и стены театра вспыхивают огнем. Публика испуганно вскакивает, но вдруг замечает, что пожар распался на вихрь алых цветов, кружащих по залу. Цветочный ураган оседает, темп замедляется. Танцор устал и усаживается на сцену, положив голову на колени. Лежащие цветы вокруг него полыхают красным цветом…

Вагнер назвал эту вещь «Апофеозом танца». И однажды пустился в пляс под эту музыку – в фортепьянном исполнении друга Шопена – Ференца Листа.

Но, в отличие от Бетховена, Шопен не издевался над танцевальной структурой, а взял её за основу творчества: он написал десятки мазурок, полонезов, вальсов. Но вывел их на качественно иной уровень – гениальной личной исповеди. Он создал на танцевальной основе новый тип фортепьянной миниатюры, насыщенной тонкой поэтикой. Позднее он перенёс свою технику на этюды и ноктюрны. Многие его произведения до сих пор не утратили свежести: шопеновские мелодии звучат не мене часто, чем битловские. И, надо сказать, Шопен в Европе стал одной из первых поп-звезд в современном значении этого слова.

Отец Шопена был французом, эмигрировавшим в Польшу. Сначала он работал счетоводом, затем преподавал французский язык, устроив на дому пансион для детей состоятельных родителей. Мать Шопена разучивала с учениками песни и танцы.

Однажды родители Шопена проснулись ночью от звуков фортепьяно. Оказалось, трехлетний Фричек сам подобрал танцевальную мелодию, услышанную им в исполнении матери. Будучи застигнутым врасплох во время «концерта», он так стал оправдываться: «Мама, не сердись, я ведь играл это, чтобы тебя заменить, когда устанешь».

Одарённый ребенок быстро делал музыкальные успехи. В семь лет Фредерик сочинил первый полонез. Публичное выступление вундеркинда было принято восторженно. Он был одет в бархатный костюм с кружевным воротником. На вопрос матери, что, на его взгляд, больше всего понравилось публике, малыш ответил: «Мой воротник. Они все время на него смотрели».

После Моцарта и Бетховен с Шопеном прошли непростой путь под названием «ребёнок-чудо».

Блестяще окончил Варшавскую консерваторию и в 19 лет дал первый концерт в Вене. Город Моцарта и Бетховена рукоплескал юному поляку. В Варшаву он возвращается знаменитым. Потом уезжает в Вену с намерением перебраться в Париж. Друзья на прощанье дарят Фредерику серебряный кубок с польской землей. В Вене музыкант узнает о восстании на родине – Польша после раздела 1772 года (между Россией, Австрией и Пруссией) стремилась вернуть себе независимость.

Отец Шопена принимал участие ещё в первом польском восстании 1794 года. Разумеется, принял участие и во втором. Он запретил в письме сыну приезжать в Варшаву. Фредерик все равно сорвался, но был не выпущен из Вены австрийскими властями.

Поражение в первом польском восстании вынудило политика и музыканта Михаила Огинского (1765-1833) эмигрировать. Вследствие этих печальных событий он напишет композицию «Прощание с Родиной», больше известную как «Полонез Огинского».

«Полонез Огинского» не мог не повлиять на стиль Шопена. Польские восстания и тяжелые настроения от их поражений – одна из определяющих тем шопеновского творчества. «Революционный этюд» – самое оптимистическое произведение, связанное с этими событиями. «Похоронный марш» – самое трагичное.

Переехав в Париж, Шопен поселился в маленькой комнате с балконом на пятом этаже дома по бульвару Пуассеньер. Молодой композитор часто мог наблюдать толпы, распевающие «Марсельезу». Взятие Варшавы русскими войсками произвело угнетающие действие на парижан. Французы устраивали демонстрации в знак поддержки повстанцев. Шопен был благодарен им за поддержку.

Шопен был здесь противоположностью Пушкина, тоже большого певца свободы, который выказал максимальное раздражение по тому же поводу, назвав эту трагедию русским «семейным делом». Патриотизм для двух этих художников – означал совершенно разные вещи.

Шопен быстро становится самым известным пианистом-виртуозом Парижа. Фредерик революционировал фортепьянную игру, придумав множество технических приемов.

В джазе аналогичной фигурой является пианист Телониус Монк, а в роке – гитарист Джими Хендрикс. Все они предпочитали либо сольную игру, либо минимум сопровождения.

Музыка Шопена отлично ложится в джазовый формат, она ритмична, ярка, индивидуальна. Её совсем немного нужно адаптировать, поскольку в ней силён импровизационный потенциал. Шопен любил вносить разнообразие в свою музыку, пользуясь приемом «tempo rubato» (что означает – не придерживаться точного темпа, не строго в такт) и старался не играть одну и ту же пьесу одинаково. С одной стороны – его музыка носила импульсивный характер, беря начало в импровизации. С другой – он тщательно отбирал удачные, с его точки, зрения варианты. Шопену случалось быть на грани истерики, пока он находил точную музыкальную фразу.

Что касается образов, которые навевают шопеновские композиции, поэт Борис Пастернак подчеркивал их конкретность: «Всегда перед глазами души (а это и есть слух) какая-то модель, к которой надо приблизиться, вслушиваясь, совершенствуясь и отбирая. Оттого такой стук капель в Des-dur-ной прелюдии, оттого наскакивает кавалерийский эскадрон эстрады на слушателя в As-dur-ном полонезе, оттого низвергаются водопады на горную дорогу в последней части h-moll-ной сонаты, оттого нечаянно распахивается окно в усадьбе во время ночной бури в середине тихого и безмятежного F-dur-ного ноктюрна».

Отдельный разговор – совместная жизнь Шопена с писательницей Жорж Санд.

Санд сама познакомилась с композитором в парижском салоне, набитым знаменитостями под завязку. Её подвел к музыкальной звезде Ференц Лист. Дама рассыпалась в любезностях относительно импровизаций Шопена. Он поблагодарил её, но романистка не пришлась ему по душе. «Я, — писал он родителям, — познакомился с большой знаменитостью, г-жой Дюдеван, известной под именем Жорж Санд; но её лицо мне несимпатично и вовсе не понравилось. В нём есть нечто такое, что меня отталкивает».

Но по-мужски решительная Санд взяла по-женски застенчивого Шопена в оборот. Парижский журналист Жюль Дюфур цинично настрочил по этому поводу: «Какая же разумная личность станет утверждать, будто любовь двух статуй, двух памятников может продлиться дольше, чем сутки? На общем постаменте им будет до смерти скучно. А в постели памятники просто смешны…» И, тем не менее, их отношения длились десять лет. Видимо, «звёздные пары» тогда были в новинку.

Забавно, что авторы-мужчины и авторы-женщины – диаметрально противоположно описывают их роман.

Мужчины выводят образ властной роковой женщины, для которой Шопен был очередным увлечением (а их десятки: поэты, критики… и даже – одна актриса). Они пишут, что, как только у Шопена обнаружился туберкулез, Санд постоянно искала повод уйти. Но музыкант этого «не понимал». Тогда она написала роман «Лукреция Флориани» (1847), где герои были похожи на них. Только героиня – жертвенно-благородна, а герой – нарциссически-капризен. В финале они расстаются. Наконец, до бедного Фредерика дошло. Он покинул её оскорбленным. И вскоре умер.

Женщины – пишут, что Жорж Санд утверждала: «Одна его композиция стоит всех моих романов». Что баловала его как мать, называя «своим третьим ребенком» (два – родных). Выправила его материальные дела. А когда он заболел – долго поддерживала, но, по-видимому, устала от всего этого. И да, написала роман «Лукреция Флориани», который огорчил Шопена. Он ушёл. Потом обострилась его болезнь. И финансовое положение ухудшилось. Пытаясь его исправить, Шопен отравился в Лондон с гастролями, где вскоре скончался.

Представление об истине, думаю, читатель получит, сопоставив оба варианта.

Можно только добавить, что в любом случае – история закончилась печально.

Говорят, что когда Шопена спросили, каким словом можно охарактеризовать основное настроение его музыки, он ответил, что в его родном польском языке есть такое слово – это «жаль» («zal»).

Да, безвозвратность – одно из ключевых настроений его композиций. И всё же большинство его мелодий светлы. В них много юношеской экзальтации: когда говорят «прощай», чтобы в ответ услышать «до завтра».

Внутри его ноктюрнов (ночных пьес) всегда горит окошко надежды.

Текст подготовлен для «Частного Корреспондента»

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>